Собственная история нашего городка имеет не так много памятных дат. Это 16 мая, когда Екатерина II издала указ о наречении Кеми уездным городом, и 22 августа, когда Державин огласил его в стенах Успенского собора. Даты, к которым напрямую причастны прославившие Россию люди, конечно, приятно праздновать. Но наряду с ними есть в местном календаре и даты других событий – драматических, а также достоверно известны имена участников этих событий. Самая трагическая из этих дат – 2 июля 1918 года. В этот день англичане захватили Кемь, а вечером на берегу реки под стенами Благовещенского собора солдаты Антанты расстреляли первых руководителей Кемского уездного Совета. После этой расправы Кемь на 600 долгих дней попала в блокаду военной интервенции. В учебнике «История Карелии» об этом написано так: «Обстановка на захваченной интервентами и белыми территории …характеризовалась особой жестокостью по отношению к населению». Расстреляли Александра Александровича Каменева – журналиста, заместителя председателя уездного Совета, Рейнгольда Семёновича Вицупа – руководителя военного отдела, 19-летнего Пантелеймона Николаевича Малышева – студента, секретаря Совета. Прошло время, и потомки установили в их память мемориал. Не буду рассказывать о том, в каком состоянии он находится сегодня. Думаю, что 2 июля – повод вспомнить о том, как это было. И поскольку за последние двадцать пять лет мы ничуть не расширили границы своих познаний об этих событиях и людях, обращусь к повести замечательного карельского писателя Александра Линевского «Шёл восемнадцатый год». «Кемь охранялась всего лишь двумя взводами отряда питерских рабочих. Днем 2 июля их разоружили. Оставив охрану, сербы направились в город. На Соборной площади было многолюдно… Интервенты вывели из здания уездного Совета А. Каменева. «Он что-то выкрикивал, заглушаемый сердитыми голосами солдатни. … На какой-то миг наступило затишье, и тогда над площадью взвился голос Каменева: «…и до вас доберутся!» Над арестованным взметнулись и опустились два приклада. Солдаты поволокли его мимо громады собора к реке, где высился большой дровяник. По требованию сербского поручика принесли и вбили в стену огромный гвоздь. Прозвучала команда, и солдаты попятились к собору. У стены дровяника лежал Каменев. «Вдруг он зашевелился, оперся руками о траву, оттолкнулся и, раскачиваясь, встал на колени. Затем с явным усилием поднялся… Разбитые губы непрерывно кровоточили: «Скоро вы не будете топтать нашу землю!» Он поднял над головой сжатые кулаки, собираясь что-то добавить, но поручик выхватил из ножен блеснувшую сталью шашку. Раздался разнобой пяти выстрелов. Каменев головой вперёд повалился на серую от пыли траву. В группе офицеров в английских мундирах едва не каждый щёлкал фотоаппаратом, фотографируя лежащего Каменева. Вдруг они стали ловить в видоискатели человека в кожаной тужурке – на расстрел вели Рейнгольда Вицупа. «Бледное лицо Вицупа было совсем спокойным, а взгляд не отрывался от лежащего у дровяника тела товарища. Приговоренный шёл к месту казни очень медленно…Он подошёл вплотную к стене, а затем по-военному повернулся на каблуках к шеренге солдат. Вицуп проговорил что-то по-латышски, а затем сказал по-русски: «Коммунисту за правое дело всё равно где умирать» и совсем тихо самому себе: «Гибнем за то, что опростоволосились». Залп. Вицуп упал, затем начал медленно подниматься, прижимая обе ладони к животу. Смертельно-бледное лицо густо покрылось крупными каплями пота. Страшное для всех молчание человека, из которого льётся кровь». Щёлканье фотоаппаратов прекратилось. Возмущенно чертыхаясь, кто-то из англичан торопливо вытащил браунинг, но поручик прокричал слова новой команды, и Вицуп опять упал. Для устрашения мучительное зрелище расправы растянули. В новой толпе солдат – Пантелеймон Малышев. Когда его выводили из здания совдепа на площадь, он метнул в интервентов гранату. Но она не разорвалась. С Малышева сорвали студенческую тужурку и ремнём завязали на спине руки. Малышев, не мигая, смотрел на лежащих у стены. Каменев, видимо, был мёртв, но правая рука Вицупа непрерывно дёргалась от мучительной боли. Встав рядом с убитыми, студент выкрикнул: «Жизнь свою отдаём за народ! Запомните это…» Поручик взмахнул шашкой, грянул залп. Но Малышев не упал. Кемляне дружно закрестились: «Это ли, святители, не чудо?» Но чуда не было. Каждый из пяти сербов стрелял мимо. Малышев метнулся к реке, и тут же пуля из револьвера поручика впилась ему в затылок. Голова юноши скрылась под водой, а ноги судорожно вытянулись на прибрежном песке…» Позже в своих мемуарах английские офицеры писали: «Никто не знал, были ли мы в состоянии войны с местным населением или нет…» Но чем, как не объявленной войной являлся расстрел представителей легитимной власти? События тех лет ещё ждут своего неравнодушного исследователя. Но о них успел рассказать в своей «Поморской поэме» рано ушедший из жизни поэт Виктор Аксёнов. Думаю, что главы из неё будут лучшей данью памяти тем, кто жизнь отдал за народ. * * * Которые сутки не спит Совет… Которые – посчитай! Из тёмного здания льётся свет Трое суток подряд, почитай – Хотя лаконична повестка дня, Охват событий широк… Души слабые леденя, Сапоги интервентов: – Шорк, шорк – По тротуарам седой Кеми, По пыльной тверди дорог… * * * Залп! Затхлым воздухом тянет С далёких салм. Залп! Солнце кровью исходит– Собор белостенный ал. Залп! Да пробудится тот, Кто в довольстве спал. Залп!.. * * * Била Кемь-река о камни Своё вздрогнувшее тело. Волнами, как бы руками, Сына приподнять хотела. Сына Кемского уезда, Беломорья, всей России… Мало, мало в русле места, Пропадают в стуже силы… * * * А наш городок оплошал. Вмешаться бы надо – да мал! …Накинула рваную шаль Пахучая ночь на дома… * * * Будет всё – легенды, митинги и песни, и земля разлепит травы-веки. И не будет одного, пожалуй, пенсий. Будет памятник. И память. И навеки. В. Федотова, председатель отделения КРОО «Русский Север»
